С самой весны книга Гузель Яхиной «Эйзен» стала поводом для ряда читательских встреч в книжных пространствах Алматы. О книге, посвященной великому кинорежиссеру прошлого столетия Сергею Эйзенштейну, автор поделилась в беседе с нашим корреспондентом.
История Алма-Аты хранит в себе удивительные страницы, когда этот город становился временным, но судьбоносным приютом для многих представителей культурной элиты советского периода. В годы Великой Отечественной войны сюда были эвакуированы крупнейшие деятели культуры, искусства, литературы и науки – от Шостаковича до Эйзенштейна. Новый роман-буфф «Эйзен» Гузель Яхиной – не только художественное осмысление судьбы великого режиссера, но и повод для глубокого разговора о времени, памяти, культуре и Алма-Ате, как пространстве спасения и вдохновения. Именно в Алма-Ате создавались великие фильмы, писались книги, строились планы на светлое будущее. Это четвертая книга писательницы, известной по произведениям «Зулейха открывает глаза», «Дети мои» и «Эшелон на Самарканд».
– Насколько я понимаю, Гузель, ваша книга «Эйзен» о кинорежиссере Сергее Эйзенштейне охватывает эвакуационный военный период его пребывания в Алма-Ате. Что вдохновило вас выбрать именно Сергея Эйзенштейна в качестве главного героя для вашего нового романа?
– Книга «Эйзен» – это биографический роман, посвященный жизни великого советского кинорежиссера Сергея Михайловича Эйзенштейна. В ней я излагаю свою версию его личности. Близкие называли его просто «Эйзен» – отсюда и название книги. В то время среди интеллигенции было принято сокращать имена и фамилии, превращая их в своеобразные прозвища.
Так, оператор Эдуард Казимирович Тиссэ получил кличку «Тиссэ», а друг и соратник Эйзенштейна, сценарист и актер Григорий Александров был известен как «Грик». В этом кругу были также Дзига Вертов, Всеволод Мейерхольд и другие деятели кино и театра. Роман охватывает практически всю жизнь Эйзенштейна – от рождения в Риге в 1898 году до смерти в Москве в 1948-м.
Это пятьдесят лет, разделенных на восемь глав, каждая из которых соответствует одному из его фильмов, одному из этапов его жизни. Некоторые картины доступны для просмотра и сегодня, другие пострадали от цензуры и были уничтожены – например, «Бежин луг» (1935-1937) или «Да здравствует Мексика!» (1930-1932).
Так выстроена структура книги: последовательный, драматургически организованный роман, основанный на кинематографическом наследии Эйзенштейна. Для него кино было смыслом жизни, и потому логично, что именно фильмы стали основой композиции. Эйзенштейн для меня – фигура особая. Я интересуюсь и восхищаюсь им еще с юности, иногда не понимая, иногда поражаясь масштабом его замысла и дерзостью идей. Все началось в 1990-е годы, когда я впервые увидела «Ивана Грозного» – единственный фильм Эйзенштейна, который, как мне кажется, абсолютно вневременной. Именно с него начался мой путь к Эйзенштейну.
– В годы Великой Отечественной войны Алма-Ата стала важнейшим тыловым центром: сюда эвакуировались жители столиц и крупных городов, находящихся под обстрелом, и сироты, прибывали раненые, здесь же отливали боеприпасы, а месторождение свинца открыл Каныш Сатпаев. Такие исторические события нашли отражение в вашей книге? Ведь именно они определяли атмосферу города и жизнь его жителей в те годы.
– Мой роман – это роман-биография. Одна из восьми его глав посвящена Алма-Ате 1941-1943 годов. Я не стремилась охватить все события, происходившие в те военные годы, – моя цель была иной: рассказать о Сергее Эйзенштейне, о том, как он проживал этот период, чем занимался и как завершался его творческий путь. Именно в Алма-Ате, на Центральной объединенной киностудии (ЦОКС), он снял свой последний фильм – «Иван Грозный».
Это не просто заключительное произведение великого мастера, а его самая сильная, глубокая и вне времен работа. Для меня «Иван Грозный» – шедевр. Когда я впервые увидела фильм в 1990-е годы, мне казалось невероятным, что столь смелое, антипатриархальное произведение могло появиться в эпоху Сталина. Тогда я воспринимала его как прямой вызов режиму, как метафору цены власти для самого властителя.
Позже я поняла: смысл картины куда шире. Она говорит не только о Сталине, но и о судьбе любого правителя, наделенного единоличной властью. «Иван Грозный» – это фильм о том, что власть делает с человеком, будь то царь, шах, император или вождь. Именно поэтому эта картина звучит так же актуально и сегодня. В отличие от других фильмов Эйзенштейна, в которых присутствовал больший или меньший элемент пропаганды, «Иван Грозный» стоит особняком. Он не зависит от повестки и наверняка останется в веках.
Что же касается эвакуации, то Алма-Ата в годы войны стала приютом для цвета советской культуры. Здесь нашли убежище около ста литераторов: Константин Паустовский, Михаил Зощенко, Алексей Толстой, Леонид Леонов и многие другие. В городе работали художники Наталья Кончаловская, Зинаида Серебрякова. Но, конечно, в первую очередь сюда был эвакуирован весь цвет советского кино – коллективы «Мосфильма» и «Ленфильма». Они работали в Алма-Ате на ЦОКС, в здании, где сегодня располагается филармония им. Жамбыла. Жили эти люди в небольшом доме неподалеку, который алматинцы знают как «Лауреатник».
Его построили для профессоров Педагогического института имени Абая, но в годы войны отдали эвакуированным. Дом быстро получил свое прозвище, ведь там поселились обладатели Сталинских премий – режиссеры, актеры, операторы, среди них Сергей Эйзенштейн, Андрей Москвин, братья Васильевы, Григорий Александров, Любовь Орлова и многие другие. Так Алма-Ата стала не только местом эвакуации, но и точкой, где рождались произведения искусства, обреченные на вечность.
– Какие аспекты личности и творчества Эйзенштейна вы стремились отразить в своей книге?
– Мне казалось важным, рассказывая об Эйзенштейне, избегать крайностей – ни в восхищении, ни в критике. Не хотелось ни воспевать его гений, ни обрушивать на него осуждение. Правильнее было честно подойти к его личности и показать сложность этого человека, в котором уживались, казалось бы, противоположные черты характера.
С одной стороны, это был великий ум, автор сотен трудов по теории кино, заложивший основы как советского, так и мирового кинематографа. С другой – человек, запутавшийся в собственных страхах и даже комплексах, во многом ребенок, не приспособленный к жизни. В нем можно было увидеть героя-любовника, объект женского обожания, вызывавший бурю чувств – настолько, что в юности из-за него даже боролись женщины. И одновременно – холодное сердце, не способное по-настоящему отвечать взаимностью.
Эйзенштейн был художником космического масштаба, создателем мировых шедевров, среди которых особенно выделяется «Иван Грозный». Но в то же время он был и пропагандистом, выполнявшим государственные заказы и не чуждавшимся работы на поле официальной идеологии. Его личность невозможно уложить в простую формулу: он был противоречив, многогранен, подчас парадоксален. В этом и заключался вызов для меня как автора: с одной стороны, написать художественный текст, роман с драматургией, а с другой – оставить пространство для фактов, которые не подчиняются логике сюжета, но отражают правду.
Ведь правда часто парадоксальна и не всегда укладывается в стройные конструкции. Хотелось показать Эйзенштейна честно: без чрезмерного восхищения и без осуждения. Рассказать и о его подвигах – например, о том, как он, рискуя жизнью, спас архив Севера в Нью-Йорк-Холле, и о забавных эпизодах, и о трагических. Его жизнь была похожа на качели: то он взлетал на вершину славы, то стремительно падал вниз под тяжестью запретов и критики. Именно в этих контрастах рождался сложный и противоречивый герой, каким я хотела его изобразить.
– Изучая личность Эйзенштейна, какие открытия вы сделали в ходе работы над романом?
– В ходе работы над романом открытий было немало, и многими из них я делюсь в книге. Но, пожалуй, самым важным для меня стало осознание того, что Эйзенштейн обладал редким сочетанием – необыкновенным талантом и удивительной моральной гибкостью. Благодаря этому он, словно зеркало, отражал дух своей эпохи. Причем делал это, как мне кажется, совершенно неосознанно. Стоит взглянуть на его фильм «Стачка» – и сразу ощущаешь ту бесшабашную жестокость первых постреволюционных лет. Или «Броненосец Потемкин» (1925), в котором слышится та же жестокость, растворенная в воздухе 1920-х.
Еще более трагична история «Бежина луга». Сам фильм был уничтожен, но сохранившиеся кадры позволяют хотя бы вообразить, каким мощным и прекрасным он мог быть. Это 1937 год – время, когда поколение сыновей вступило в смертельную схватку с поколением отцов. Эйзенштейн вовсе не ставил себе цели рассказать об этом, но фильм все же оказался страшным свидетельством эпохи. Именно поэтому его и уничтожили.
А «Иван Грозный» явил миру атмосферу ужаса и тотального страха, который тогда царил в стране. И все это – не результат намеренного замысла, не сознательная хроника, а удивительный дар Эйзенштейна: выражать свое время. Он не стремился к этому, но именно таков был его уникальный талант. Наверное, это главное открытие, которое я вынесла: в каждом его фильме – дыхание эпохи, ее страсть, ее боль, ее трагедия.
– Ваш роман позиционируется как «роман-буфф». Какой смысл вы вкладываете в этот жанровый термин, и как он помогает передать идею вашей книги?
– Буфф – это особый театральный жанр, в котором соединяется все: комедия и драма, песни и пляски, музыка и поэзия. Это настоящий винегрет, созданный для того, чтобы увлечь и развлечь зрителя. Название моего романа появилось уже после того, как текст был написан и даже сверстан. И в тот момент стало совершенно очевидно: это и есть «Буфф».
В книге постоянно меняется регистр повествования – от серьезных драматических эпизодов к философским размышлениям, от печального к веселому, от частной человеческой истории к истории большой страны, от кино к политике. Эти быстрые и частые переходы и создают тот самый эффект жанровой смеси, где все соседствует друг с другом.
Хотелось рассказать об Эйзенштейне максимально ярко – не ради того, чтобы просто увлечь читателя, а потому что сам герой был таким. Эйзенштейн – это человек-фейерверк, человек-петарда, человек-фонтан, человек-костер. Его личность была необыкновенно яркой, и роман должен был в своей структуре и стиле отразить этот внутренний взрыв красок.
Поэтому в тексте так много смен ритма и тона, так много блесток, шуток, анекдотов и неожиданных деталей. Эти искры и есть отражение характера Эйзенштейна. Роман стал способом передать личность героя во всей ее противоречивой и блистательной полноте.
– Возникали ли сложности при исследовании жизни С. Эйзенштейна, в частности в преобразовании исторических событий в художественный жанр?
– Самым сложным для меня при написании текста было пройти по тонкой грани между фикшеном и нон-фикшеном. Это роман, художественный текст, литературное произведение, и он ни в коем случае не претендует на то, чтобы быть научным исследованием. Эйзенштейноведов очень много, и корпус текстов о его жизни и творчестве огромен: они написаны на множестве языков мира.
Я, конечно, читала то, что было доступно, и опиралась на эти материалы. Кроме того, я много путешествовала, стараясь пройти дорогами, по которым шел сам Эйзенштейн: от Риги, где он родился, до Мексики, где он снимал свою знаменитую мексиканскую картину. Я побывала в домах, где он жил, и, разумеется, в местах, связанных с созданием его последнего фильма.
Задача была непростой: с одной стороны, создать полноценное художественное полотно, увлекающее читателя, обладающее структурой и ритмом литературного произведения; а с другой – передать аромат времени, включить как можно больше подлинных фактов, документов, цитат. Мне хотелось соткать ткань романа из «правды жизни», с предельным уважением к ней, и в то же время встроить её в художественную композицию.
Я позволяла себе корректировать некоторые цитаты, если они были написаны коряво или слишком тяжело для восприятия, но старалась делать это очень бережно. Моей целью было бесшовно соединить правду и вымысел, чтобы читатель не чувствовал разрыва между документом и литературой. Именно это я считала своим главным испытанием и задачей.
– Какие темы и вопросы, поднятые в книге, вы считаете наиболее актуальными для сегодняшнего дня?
– Я отправляю свой роман в прошлое, но одновременно – в сегодняшний день. Мне кажется, что любой автор, если он честно делает свою работу, неизбежно существует в настоящем и пропитан им. Даже когда он пишет о событиях столетней давности, его текст все равно оказывается рассказом о сегодняшнем дне.
Я надеюсь, что и мои книги будут именно такими: не просто пересказом того, что случилось когда-то с тем или иным персонажем, а повествованием, затрагивающими вопросы, которые остаются важными и сегодня. В случае с романом об Эйзенштейне это, прежде всего, тема взаимодействия художника и власти, а также – вопрос об ответственности художника.
Художник отвечает не только за собственное творчество, но и за то, какое воздействие оно оказывает на людей. Кино – особое искусство, синтетическое по своей природе. Оно объединяет в себе текст и изображение, звук и движение, воздействует сразу на несколько органов чувств и работает не только на уровне сознания, но и на уровне подсознательного восприятия. В этом смысле сила его влияния на человека необыкновенна и, пожалуй, превосходит другие виды искусства.
Именно поэтому ответственность режиссера, как мне кажется, еще выше, чем у представителей других искусств. Роман «Эйзен» – это история о том, что художник всегда несет ответственность за свое творение и за то, каким образом оно воздействует на зрителя. Потому что талантливый художник очень тонко чувствует мир...
