Памятник-бюст Д. Фурманову в Алматы. Скульптор Н. С. Журавлев, архитектор Х. Я. Якупбаев. 23 апреля 2009 г.
7 ноября исполнилось 130 лет со дня рождения писателя, политработника Гражданской войны Дмитрия Андреевича Фурманова. В историю он вошел прежде всего как комиссар дивизии Василия Чапаева, как автор документально-художественного повествования «Чапаев», как автор книги «Мятеж», посвященной одному событию в главном городе Семиречья – в Верном (впоследствии – Алма-Ата, Алматы).
Вспомним о верненском периоде жизни Дмитрия Фурманова, опираясь на его «Мятеж» и дневниковые записи.
Городские зарисовки
«И где-то вдруг вдалеке мелькнули церковные куполы и кресты, потом стали видны окраины города, вырисовывались отдельные домики... Ну, здравствуй, Верный! Здравствуй, пока чужой, таинственный город, о котором мы так много слышали и которого совсем-совсем не знаем».
Так описывает Фурманов свой приезд в Верный, куда был командирован из Ташкента в качестве уполномоченного по области от революционно-военного совета Туркестанского фронта. Ехал он с женой и дюжиной «политдрузей», то есть с теми, кого попросил отправить с ним на новое место службы, чтобы было на кого опереться в неизвестном краю. В то время с Верным не было железнодорожного сообщения и верст шестьсот добирались на перекладных, на тройках.
В «Мятеже» и дневниках Фурманова о местах в Верном написано немного. Но и это немногое заслуживает интереса. Он, например, описывает Белоусовские номера – гостиницу, в которой поселился.
«В номерах Белоусовских оживление чрезвычайное. По грязному длинному коридору, где вместо дорожки-ковра болтается под ногами нечто вдрызг измоченное и изодранное, снуют знакомые и незнакомые лица. То халат мелькнет цветной, то пестрая «тюбетейка», прошелестит тихим восточным походом куда-то в дальний номер казах – чей-то гость или товарищ». Это не сохранившееся до наших дней здание находилось на бывшей Балхашской улице (позднее Октябрьской, ныне Айтеке би). В советское время на нем висела мемориальная доска в память о Фурманове.
«Мы подкатили к ревкому: рослый стильный домина по главной улице. Он на углу выпирает круто вперед, кидается в глаза. Еще и не зная, что это за дом, мы поняли, что он должен быть ревкомом». Революционный комитет располагался в бывшем губернаторском доме на углу нынешнего проспекта Достык и улицы Казыбек би. На его месте ныне высотное жилое здание.
«Как только покончили заседание в ревкоме, мы втроем зашли в дивизионный штаб». Речь идет о штабе 3-й дивизии. Здание в осовремененном виде сохранилось до наших дней (угол улиц Уалиханова и Алимжанова).
«Набит до отказа городской театр». В данном случае Фурманов пишет не о театральной постановке, а об уездном съезде Советов. Скорее всего, писатель имеет в виду здание бывшего Общественного собрания, в котором в 1919 году разместился первый советский клуб-театр. Это строение еще в советское время подверглось внешней переделке, а в 2013-м в результате реконструкции от его былого облика ничего не осталось. Здесь сейчас Театр кукол (Пушкина, 63).
В Верный Фурманов прибыл в первых числах апреля. И уже через неделю отправился в горы. «А Медео – какая это чудная местность! Сколько раз мы скакали туда верхами. Я еще и до сих пор помню всю эту чудесную дорогу со всеми ее извилинами, со всеми красотами. Собирались мы всегда за городом, за лазаретом, где начинается аллея, где начинаются горы. С разных концов Верного скакали туда всадники и гарцевали на поляне, пока не собирались полностью. Наши боевые жены обычно также ехали верхами».
В «Мятеже» писатель отметил пользу от таких вылазок в горы: «Не было дня работоспособней, никогда так весело и легко не работалось, как после этих горных поездок».
В дни пребывания в Верном Фурманов издал приказ об открытии в урочище Медеу кумысолечебницы для легочных больных-красноармейцев. Чаще всего в «Мятеже» упоминается крепость – военное укрепление, с которого и начинался Верный. Именно в крепости произошло событие, описанию которого посвящено это произведение. Недалеко от северного входа в бывшую крепость установлен памятный знак. Он информирует о трех исторических событиях: об основании крепости в 1854 году, о формировании здесь в марте 1918 года отрядов Красной гвардии и о подавлении под руководством Фурманова в июне 1920 года контрреволюционного мятежа.
Крепость у Фурманова предстает не только как место в пространстве, но в дни мятежа и как живой организм. «Крепость сгоряча мало разбиралась в приходящих, всех привечала, всем была рада, всех зачисляла своими сторонниками и, если было оружие, тут же вооружала… Мы только присланы сообщить вам, что крепость настроена очень миролюбиво» и т. д.
Большой интерес представляют также характеристики деятелей, с которыми Фурманов общался в Верном, чьи имена сейчас запечатлены в названиях улиц Алматы, а кое-кому из них установлены и памятники, бюсты: Ораз Жандосов, Магазы Масанчи, Багаутдин Шагабутдинов.
В 1940 г. была создана картина «Выступление Д. Фурманова на митинге мятежников в городе Верном» Алексея Бортникова
Мятеж
Известный краевед Алматы написал, что действия Фурманова по установлению Советской власти в Семиречье привели к Верненскому антисоветскому мятежу (11–18 июня 1920 года), жестоко подавленному регулярными частями Красной Армии. Разберемся, так ли это.
В первую очередь надо уяснить, что Советская власть в Верном была установлена еще в марте 1918 года и Фурманов, находившийся тогда за тысячи верст от Семиречья, никоим образом в этом не участвовал. Второе, что надо знать, это то, что привело к мятежу, какие противоречия существовали в крае.
Еще по пути в Верный Фурманов и его товарищи поняли, какая сложная в Семиречье обстановка. Живы были воспоминания о восстании в 1916 году казахов и киргизов против колониальной царской политики. По селам и аулам ходили слухи, что скоро крестьяне с казахами и киргизами снова сойдутся в схватке, как четыре года назад. Поэтому, еще не добравшись до Верного, Фурманов распорядился разослать в разные стороны партийных работников, чтобы развеять эти тревожные слухи.
Другие проблемы, о которых писал Фурманов в «Мятеже», – состав органов власти, политическая незрелость коренных жителей. «Советы и партийные организации забиты всякой швалью, – рассуждали мы. – Слой рабочих тощ, а может, и недостаточно к тому же сознателен... Трудовое мусульманство – опора Советской власти, ее основной, коренной здесь фундамент, – эта масса все еще темна и в плену у своего духовенства, у своих богачей, манапов и баев...»
Мятежники в Верном в июне 1920 года выступили против политики Советской власти, проводимой еще до прибытия сюда Фурманова. Зажиточное крестьянство было недовольно продразверсткой, то есть изъятием по твердым ценам всех излишков хлеба и фуража. Продразверстка осуществлялась по всей стране с 1918 года и была спущена из центра, а не придумана Фурмановым.
К мятежу привело и недовольство действиями особого отдела дивизии и трибунала. «Долой, к черту ваши трибуналы... Перевешать там всю сволочь, только, и знают, что расстрел...» Борьба с врагами Советской власти в Семиречье началась еще до прибытия сюда Фурманова. Смертные приговоры выносились до него, видимо, при нем и после него. Фитилем, взорвавшим недовольство в Верном, стал приказ из Ташкента о переброске части войск Красной Армии из Семиречья на Ферганский фронт. То есть и это не инициатива Фурманова.
Фурманов быстро вник в политическую ситуацию в Семиречье и в дни мятежа письме в Реввоенсовет Туркестанского фронта от 16 июня 1920 года определил заводил мятежа и указал на неправильную линию политики центра в крае: «Во главе движения стоят уголовные и политические преступники, пострадавшие от карательных органов. Этим в значительной степени и объясняется та ненависть к Особому отделу и Трибуналу, которою захвачена вся эта масса, что (и) вылилось в фактический разгром этих двух организаций. Я еще считаю неправильной для Семиречья и общую линию, которую усвоили в своей тактике эти организации; для Семиречья, где мы окружены социально чуждым, политически враждебным населением, где мы не имеем достаточной реальной силы, нельзя применять политику крутой расправы, как в центре, ибо эта политика приведет к возмущению и восстанию, что и подтверждается на факте данного бунта. Полагаю, что этот вопрос следует принципиально разрешить в краткий срок».
Иногда мятеж в Верном называют белогвардейским. Сам Фурманов опровергает это в своей книге: «Ведь нельзя же в самом деле считать восставших красноармейцев белогвардейцами. Они в своем огромном большинстве жестоко пострадали от нашествия белых».
Едва не расстреляли
Жизнь Фурманова в дни мятежа висела на волоске. Сразу после митинга в крепости, на котором комиссар выступил так, что ему показалось, склонил на свою сторону значительную часть собравшихся, был арестован и заключен в каземат в самой крепости. В «Мятеже» и в дневниках он пишет, что ожидал расстрела. Вскоре его освободили и выпустили из крепости, но уже через день-два к нему приходит один из надежных людей – Магазы Масанчи.
«Ночью в крепости была пастанавленья... восимь человик сиводни ночью будут расстрилять... и тебя расстрилять, и Билов расстрилять. Шигобудин расстрилять, всех расстрилять...»
Именно Масанчи, чье имя и поныне носит одна из улиц Алматы, спас жизнь Фурманову и его товарищам, о чем он прямо пишет в «Мятеже». Масанчи дал проводников, которые ночью вывели Фурманова с товарищами из Верного и помогли добраться до расположения верного 4-го кавалерийского полка.
Утверждение о жестоком подавлении мятежа тоже не соответствуют действительности. Мятеж был подавлен в основном силами 4-го кавалерийского полка. Благодаря внезапности это произошло бескровно. В Верном в то время многие военные были расквартированы в казармах вдоль улицы Казарменной (сейчас Панфилова).
«Вот почему одну казарму за другой бескровно, без свалок захватывали мы внезапным налетом. Захватывали – и тотчас вон выгоняли мятежников».
Приведу выдержку из еще одного документа от 20 июня 1920 года, подписанного командирами сил, направленных на помощь для подавления мятежа.
«19 июня, в 10 час. вечера, 4-й кавалерийский полк, войдя в город, без единого выстрела обезоружил взбунтовавшийся батальон и занял крепость… Город оцеплен, происходят облавы по выемке оружия у кулачества. Секретарь Военного совета Щукин арестован, прочие главари скрылись, но будут, конечно, пойманы… Советская власть в целом, назначенная ранее центром, вновь утвердилась в Верном».
В конце «Мятежа» Фурманов пишет, как поступили с активными участниками мятежа: «Приезжала сессия фронтового трибунала. Судила. Городскую организацию партии распустили – судили и ее. Человек двенадцать главарей расстреляли. Остальных – разбросали в заключенье или по другим губерниям и городам. Полки, которые было надо перебросить из Семиречья, перебросили».
Фурманов к этим наказаниям имел лишь косвенное отношение, так как уже в начале августа 1920 года он отбыл в Ташкент, а затем на Кубань. Но он успел дать показания по делу о мятеже 31 июля, еще находясь в Верном. Его выступление длилось полтора часа, затем почти четыре часа отвечал на вопросы.
Вершина Фурмановка в Иле-Алатау. 15 февраля 2010 г.
Память о художнике революции в Алматы
Литературные произведения Фурманова были высоко оценены современниками, хотя и не без критики. Предисловие к «Чапаеву» написано Анатолием Луначарским, к «Мятежу» – Александром Серафимовичем. Серафимович в некрологе на смерть Фурманова в 1926 году написал, что умер художник революции. Луначарский считал его надеждой пролетарской литературы.
В советское время в Алматы на зданиях, связанных с жизнью и деятельностью Фурманова, были в память о нем установлены мемориальные доски. Сейчас о нем напоминает только мемориальная доска у входа в бывшую крепость да два бюста. Один из них был установлен в год 50-летия Октябрьской революции недалеко от перекрестка проспекта Фурманова и улицы Курмангазы. В 2017-м проспект Фурманова переименовали и власти города решили, что бюсту там больше не место. Его перенесли на «свалку» памятников ряду видных деятелей революции и СССР в Family Park.
Но в центре города есть еще один бюст Фурманова – на аллее бюстов деятелям, устанавливавшим Советскую власть в Казахстане. По соседству здесь бюсты тех, кого Фурманов знал лично по работе в Туркестане и Семиречье: Михаила Фрунзе, Турара Рыскулова, Ораза Жандосова, Магазы Масанчи. И хотя Дмитрий Фурманов, как можно предположить, не вписывается в идеологическую парадигму нынешней власти Казахстана, изъятие его бюста с этой аллеи выглядело бы нелепо, неуклюже.
Крепко живет память о Фурманове в названии одной из вершин Иле-Алатау. Она (Фурмановка) невысокая (всего 3000 метров), доступна в любое время года и пользуется большой популярностью как у местных, так и у приезжих любителей горных походов.
Алоис НАЗАРОВ
