Уход в монахи – не просто серьезный шаг. Это отказ от многих вещей на всю жизнь. Никаких ресторанов, вкусной еды, прочих удовольствий и комфорта, о семейной жизни тоже можно забыть (к слову, церковный устав не позволяет уходить в монастырь тем, у кого есть семья, мужу, жене нельзя уходить в монастырь, а также тем, у кого есть на попечении малолетние дети либо престарелые родители).
Корреспонденту Делового Казахстана удалось поговорить с игуменьей Любовью, настоятельницей Алматинского Иверско-Серафимовского монастыря (в миру Мария Якушкина) и попытаться выяснить, что толкает человека на уход в монастырь.
Искушения в монастыре не то, чтобы сильнее, чем в обычной жизни. Если в рабочей обстановке люди пытаются надеть маску, иметь определенный имидж, а дома все это убирается, и эмоции выплескиваются наружу, то в монастыре все иначе: здесь маску одевать бесполезно.
«Монастырь – это твой дом, и ты либо будешь переделывать себя и стараться менять себя, а не окружающих, и тогда все будет получаться. А когда ты пытаешься изменить тех, кто вокруг тебя, то начинаются сплошные искушения. В этом плане искушений больше, и они сильнее. В миру люди пыхнули друг на друга, пошли, подумали, посидели, прощения попросили – вроде как мир и дружба. А здесь у нас есть сестры, с которыми мы вместе около 30 лет. К нам однажды пришел милиционер. Первые пять лет он ходил и говорил: «Я не понимаю, что вы тут делаете?». А на 6-й год сказал: «Вам всем ордена надо давать! Это же подвиг – 40 баб живут шесть лет вместе – и ни одной драки, ни одного вызова милиции». Он проникся! Здесь немного в другом направлении идет работа. Мы стараемся не доказать свою правоту, а погасить скандал. Это считается высшим подвигом в обществе русской православной церкви. Иногда приходится слегка юродствовать, доводить ситуацию до полного маразма или перевернуть это в юмор. Это самый лучший вариант, чтобы ни у кого не осталось камня на душе», - говорит настоятельница Иверско-Серафимовского монастыря.
Сегодня, когда в Независимом Казахстане есть возможность развиваться всем религиям и конфессиям, проблем с уходом в монахи нет. Мария Якушкина ушла в монастырь в советское время, когда монастыри работали полуподпольно, а религия была негласно под запретом, религиозные деятели преследовались. Родители Марии были верующими людьми, и передали ей это. Сама Мария не вступала в октябрята и в пионеры, из-за чего подвергалась буллингу со стороны одноклассников – то косу привяжут к парте, то выбьют окна в ее доме, постоянно следили за каждым ее шагом. Руководство школы также осуждало Марию за то, что она верующая и носит крестик. Несмотря ни на что, наша героиня смиренно переживала эти испытания, пела на клиросе Никольском, иногда в Казанской церкви. В 12 лет приняла решение, что уйдет в монастырь.
«Мы с мамой даже поехали по святым местам, по обителям. Раньше их было по всему Советскому Союзу шесть или восемь. Я обратилась к владыке Иосифу Чернову, я практически его воспитанница – с просьбой помочь поехать в паломничество. Он сказал: «Хочешь ехать – иди зарабатывай копеечку». Он устроил меня сначала уборщицей. Потом, когда я стала постарше, и был паспорт, - кассиром. Потом я выучилась на бухгалтера. У владыки Иосифа я работала до дня его кончины, до 1975 года. Была под его непосредственным патронажем. Когда мы с мамой поехали в паломничество, то пытались остаться в каком-нибудь монастыре. Но все игуменьи маме говорили, что, во-первых, вы замужем, и поэтому вас мы не можем взять. А дочка – малолетка, нам из-за нее закроют монастырь. Тогда была запрещена пропаганда церкви среди молодежи, и никто не соглашался меня брать. Так мы и вернулись назад ни с чем. Уже потом, когда владыку похоронили, он мне завещал: уезжай в Москву, в центр, там устроишься, я там о тебе говорил. Там архимандритом тогда был отец Кирилл Павлов (потом он даже был духовником у второго патриарха Алексия)», - вспомнила Мария Якушкина.
Какое-то время она работала в журнале Московской патриархии, в экспедиции. Потом ее забрал к себе экономом заведующий издательским отделом, митрополит Петирим.
«Я ему рассказала о своем заветном желании не только пойти в монастырь. Сестра моей матери, тетя, подвизалась в свое время в Иерусалимском Горненском монастыре, где и скончалась. Я очень хотела туда поехать, чтобы побывать на могилке, попросить ее молитв и так далее. Я обыденно высказала это желание митрополиту, но он запомнил. Но предупредил: для этого надо будет принимать постриг. А это же была моя заветная мечта с детства – стать монахиней! Я дала согласие, но особо не надеялась. В советские времена поехать в Иерусалим – это было что-то несбыточное. Тем более, что я из рода Якушкиных – из тех самых декабристов, которые были сосланы в Сибирь. Нам в центр России не разрешили выезжать, только в Алматы или Ташкент. Из Сибири мы попали в Алматы», - рассказала Мария.
Тогда она не думала, что дадут разрешение на выезд из-за этих проблем. Но это был уже 1978 год, брежневские времена. И вдруг пришла виза. Владыка сказал девушке: «Собирайся, завтра у тебя постриг, а через два дня летишь в Иерусалим, в Горненский монастырь». Уехав туда, Мария нашла могилу своей тети, кроме того, в Горненском монастыре были фотографии родственников.
«Первые впечатления были очень трудные. В Горненском монастыре и образ жизни совершенно другой, и игуменья была румынка. Она с сестрами вообще не разговаривала, общалась только через келейницу Елену. Были всякие испытания, сложности. Нужно было и на клирос ходить, ездить в русскую духовную миссию в Иерусалиме, накрывать столы и обслуживать людей. Подавать блюда не все умеют. Пришлось всему этому учиться. Все-таки заграница, и раньше русская духовная миссия являлась практически советским посольством. СССР не признавали в Иерусалиме, поэтому там не было таких взаимоотношений. Приходилось очень много народу принимать, в клиросе петь, за стариками ухаживать. Они же монахини, схимонахини, им слово поперек не скажи. Сложности были с тем, чтобы в принципе привыкнуть к монашескому образу жизни. Вставать надо было рано, в пять-полшестого утра, из-за приемов не всегда получалось вечером вовремя пойти отдыхать. Первые впечатления – интересно, но трудно. Но зато можно было пойти на ночную литургию на гроб Господень. В духовном плане было очень интересно, очень насыщенно. А в бытовом – трудновато», - рассказала Мария Якушкина.
Она призналась, что при принятии статуса монахини у многих женщин есть страх, у некоторых сильный мандраж, напряжение, очень сильное волнение.
«Это, можно сказать, стрессовая ситуация даже для того монаха, который всей душой этого желал. Для одних это страх того, что оставляешь то, к чему уже нет возврата, для других это страх того, что он не сможет исполнить то, что должен. Этот страх всегда есть. Даже при сильном желании стоишь и думаешь: я же обеты даю. Смертным грехом считается обещать человеку и не выполнить, а я обет даю Богу. Обет человеку можно взять назад, договориться с ним. А как ты с Богом договоришься, если не выполнил то, что обещал? Никак. У меня был один постриг, монашеский», - поведала наша героиня.
В миру ее звали Мария Якушкина, но при принятии пострига монахине дали новое имя – Любовь.
«Это опять-таки из-за того, что человек отрекается от своей мирской жизни. И, отрекаясь от своего прежнего греховного состояния, человек получает новое имя. В связи с этим он должен измениться еще и внутренне, над этим работать. Обычно дается имя святого, которое дает либо духовник, либо настоятельница, либо правящий владыка – только не сам человек. В зависимости от внутреннего устроения, где человек на послушании. Если он работает у правящего архиерея, то владыка дает имя. Если в монастыре, то чаще всего дает имя настоятельница. Может предложить свое имя духовник, который этого человека окормляет, как у нас говорят, ведет по жизни. Они смотрят на внутреннее устроение человека, на то, к чему он мог бы стремиться, чтоб достигнуть и угодить Богу. И, соответственно, дается имя того или иного святого. Когда человек получает имя этого святого, он должен ему в какой-то степени подражать, стараться достичь тех же высот. В иночестве еще, как правило, в женских монастырях остаются женские имена, а вот в монашестве, когда принимаешь малый ангельский чин, пол не имеет значения, и чаще дают для смирения мужские имена, например, Феодосия», - призналась игуменья Любовь.
В Горненском монастыре она провела пять лет. Потом визу не продлили, молодежь они там оставлять не собирались. Вернулась в СССР, она попала в Рижский монастырь, где провела 9 лет, работая экономом, в одной келье с монахиней Сергией Кононовой. Сейчас это настоятельница самого крупного российского монастыря – Дивеево. В 1991 году матушку Любовь направили восстанавливать Воронежский монастырь. В 1992-ом вернули в Ригу, где она прожила около 4 месяцев, а потом направили в Ташкент - восстанавливать обитель. Там было сделано очень много. Построено два корпуса, храм, покупали, меняли либо дарили дома и квартиры, расширили территорию монастыря с одного участка в шесть соток, где стоял храм, до почти полутора гектаров, выкупая вокруг дома. В Ташкенте она прожила 13лет, потом написала прошение об освобождении от должности, после чего вернулась в родной Алматы по благословению митрополита Мефодия, который здесь тогда был правящим.
«Я всегда стремилась в Алматы. Это мой родной город. Когда мы сюда приехали, здесь уже возводили стены. Нашлись энтузиасты, которые начали строительство. Здесь мы живем с 2005 года. За это время мы благоустроили территорию, восстановили Софийский собор по образцу 1898 года. Построили водосвятную часовню, достроили храм Матроны, где толком не было лестницы, сестринский корпус, воскресную школу, гараж, лавку, гостиничные номера и корпус епархии. Все это было сделано за 7 лет», - признается наша героиня.
Чтобы уйти в монахи, нужно пройти испытательный срок. Берут сначала трудником на время (так называют тех, кто населен в монастыре). Когда он действительно утвердился в своем желании, то переходит в разряд послушников – это уже непосредственно монашеский чин. Матушка Любовь уточнила, что испытательный срок у каждого человека свой (от одной недели или нескольких месяцев до 12 лет). Успешно его пройдя, послушники могут перейти в следующий чин, и они становятся иноками – от слова «иной». Иная, другая жизнь, не та, что в миру. При иночестве обетов монашеских не дают. Единственный обет, который дают, – это обет послушания, старица, который принимают от пострига человека.
«Я сталкивалась с тем, что люди уходили даже после иноческого пострига. После монашеского пострига чаще всего неудовлетворенность данной обителью. У нас есть выражение: «Монах шаталовой пустыни». Это те, кто переходит из одного монастыря в другой, и нигде никак не могут угомониться, найти себя в коллективе. Причина в том, что он не смог переделать себя, и ждет, что все вокруг изменятся. Никогда не жди, что кто-то изменится. Даже ребенка, который лежит еще поперек лавки, уже изменить нельзя. Ученые доказали, что на третий день в эмбрионе начинает формироваться нервная система, и он принимает информацию извне. Воспитывать надо с первого дня после зачатия. Потом уже перевоспитывать сложно. Главное – понимать, что, какая бы ситуация ни была, даже если тебя обидели, все равно виноват ты. Вот если ты будешь жить с таким внутренним настроем, подойдет любая обитель. Где бы ты ни был, надо иметь внутренний стержень. Монахи, долго прожившие в монастыре, – это духовно самые крепкие люди. Их очень трудно сломать. Даже когда, как иногда кажется прихожанам, живет в монастыре нерадиво. Стержень внутренний здесь очень четко воспитывает сама среда. Как говорят некоторые старцы, жизнь в монастыре – это толкание в спину в царствие небесное. Хочешь не хочешь, а сама обстановка тебя заставит стремиться к святости. Поэтому люди, которые долго живут в монастыре, имеют внутренний стержень», - пояснила игуменья.
Дальше идет постриг в монашество, в котором непосредственно даются обеты. Там и стяжание молитвы, и постничество, и безбрачие, и прочие обеты. То есть непосредственно к монашеской жизни человек приступает в чине монаха. При определенном возрасте, состоянии телесного и духовного внутреннего содержания, существует высший чин в женских монастырях – постригают в схиму, это посвящение в полный ангельский чин.
«Существует три категории людей, которые проживают в монастыре, но это относится к побудительным причинам. Одни идут за молитвой. Вторые идут из-за того, что им нравится красота церковной службы. Они тоже рано или поздно стяжают молитву. А третьи приходят из-за каких-то бытовых причин. Бывает, что жить негде. Или остались никому не нужные – при наличии жилья, но жить человек там не может. И в женских, и в мужских монастырях примерно одно и то же. Эти категории – они есть и были всегда во всех монастырях. Костяк монастыря составляют верующие, которые идут на молитвы. Или которым нравится служба. Таких и раньше, до революции, и сейчас процентов пятнадцать-двадцать. А остальные - по вышеперечисленным причинам. Как я говорю, они не пришли в монастырь – они попали в монастырь. Потому что деваться некуда. У многих даже есть жилье, но образ жизни одинокий… Им общежитие нужно, люди, общение. Есть очень неправильное мнение, что уходят в монастырь от несчастной любви, или еще из-за чего-то. Нет. Многие остаются в миру только потому, что у них внутри есть чувство долга перед родителями. Сейчас это редко, к сожалению, встречается, потому что не живут большими семьями», – заключила игуменья Любовь.
Действительно, несмотря на развитие цивилизации и новые технологии, монашество продолжает существовать во всем мире. Это не просто отказ от мирской жизни, но и особая философия, которую тоже нужно суметь познать, понять и проникнуться ею.
Альберт Ахметов
