Казахская степь для российско-казахстанского режиссера Сергея Дворцевого – это красивое магическое место. Его особое отношение к степи хорошо чувствуется в фильме «Тюльпан», который показывался на IV фестивале казахских фильмов в Париже, где корреспонденту «Делового Казахстана» удалось выловить несколько свободных минут у знаменитого соотечественника для интервью.
Сергей Дворцевой – российско-казахстанский режиссер – снял четыре документальных и два игровых полнометражных фильма, и каждая его картина получила с десяток призов на самых престижных кинофестивалях по всему миру. Его фильм «Тюльпан» получил главный приз в конкурсной программе «Особый взгляд» в Каннах, картина «Айка» номинировалась на Золотую пальмовую ветвь Каннского фестиваля, и там же Самал Еслямова, сыгравшая в этом фильме, получила приз за лучшую женскую роль.
«Айка» попала в шорт-лист претендентов на «Оскар» среди иностранных фильмов. А сам режиссер был приглашен в международное жюри американской киноакадемии «Оскар». Но, несмотря на такую громкую славу в мире кино, нельзя сказать, что Дворцевой встречает такой же ласковый прием у себя дома, вернее сказать, в своих двух домах.
В России, например, вернувшись с призами с международных форумов за фильм «Айка», он выплатил гигантский штраф, выставленный ему Министерством культуры РФ за то, что не уложился в зафиксированный срок. В Казахстане его фильмы почти не показывались. Его первые документальные ленты вызвали неоднозначную реакцию. Выбирая неигровое кино, Сергей был уверен, что роль режиссера – показывать реальную жизнь без грима и без прикрас.
Его первые фильмы «Счастье» и «Трасса» – это картинки, вырванные из жизни казахских чабанов и семьи бродячих цирковых артистов. Критики, далекие от Казахстана, восприняли их как экзотику, а в нашей стране сочли это, мягко говоря, нелестным отображением действительности. Многие привыкли, что документальное кино показывает приукрашенные истории или, наоборот, обличает и указывает точно недостатки и проблемы. А ленты Дворцевого заставляют заглянуть в кусочки зеркала и увидеть фрагменты жизни.
Не все любят смотреть правду о себе. Но у режиссера не было цели выискивать экзотику или нелицеприятные моменты, он старался быть предельно искренним. Он искал в прозе жизни поэзию, и это ему удалось. Иногда он смотрит на мир, можно сказать, с улыбкой, но никогда не с осуждением.
Во время показа в Париже ленты «Тюльпан» Сергей Дворцевой и Самал Еслямова сидели в зале и, как зрители, завороженно смотрели свой фильм.
– Это такое счастье – смотреть наш фильм на большом экране кинотеатра в центре Парижа, – признался растроганный режиссер. – Я вам честно говорю, я бы не смог второй раз снять так. Это волшебный фильм. Я теперь думаю, что это было чудо, чтоб так снять фильм без единого спецэффекта. Конечно, мы его снимали долго, много репетировали, выжидали нужные моменты. Но нам сопутствовала удача, во время съемок запланированных сцен внезапно дул ветер, возникал смерч, верблюдица бежала 100 км за своим раненым детенышем, овца рожала в нужный момент. Мы это не придумали, мы впустили жизнь в наш фильм. Жизнь не скучна, а порой интереснее воображаемого. Мы переписывали сценарий, упрашивали продюсеров продлевать время съемок. И мы сняли этот фильм так, будто кто-то нам сверху помогал…
– Откуда вы так хорошо знаете степь?
– Я же родился в Чимкенте. А когда живешь в Казахстане, то впитываешь это с детства. Мы часто выезжали за город, на природу... Потом я работал 9 лет там в авиации, летал по области. И самое главное, я снял там два документальных фильма, один из них – про чабанов, я очень долго жил с ними в степи. Так что – это для меня родное. Когда живешь с чабанами, то понимаешь всю красоту степи.
Это на первый взгляд кажется, что там ничего нет, пустота, никакой жизни нет, одна пыль. А на самом деле там жизнь не как в лесу – все наверху, а там вся жизнь – внизу, птицы внизу, животные – все внизу. Просто эту жизнь нужно понимать, она полна звуков, богатой нижней жизнью. Степь вообще обладает магнетическим действием, она, как магнит, тебя тянет к себе. Эта широта, свобода, воздух, ветер, птицы… Там особая энергия, нигде такое не встретишь.
– Один из ваших первых фильмов назывался «Счастье» и рассказывал о чабанах, живущих в степи. Вы встречали там действительно счастливых людей?
– Ну, нет, они, как и все люди, не считают себя счастливыми. Основная масса людей живет неосознанно, не понимая, что такое счастье. Многие считают, что, если они куда-нибудь уедут, там они заживут счастливо. Вот переедут из деревни в Астану или в Париж, в Нью-Йорк или в Москву, и там-то они встретят свое счастье. Это как в чеховской пьесе «Три сестры»: «В Москву! В Москву!» А жизнь проходит. Этот фильм о том, что счастье не где-то там далеко, а здесь вот рядом, и эти фрагменты жизни и являются счастьем, таким простым, обычным, нормальным. А люди зачастую не осознают, понимают только, когда что-то потеряют.
– А вы переехали в Москву…
– Так получилось. У меня никогда не было мечты переехать в Москву. Я просто поступил в киноинститут, когда еще был Советский Союз, и в тот же год его не стало. А я же – чимкентский парень… Кино в то время было в Алма-Ате, а у меня там не было ни жилья, ни знакомых. Учился в Москве, там и остался. Куда мне было деваться?
Когда произошел развал Союза, никто ничего не понимал. В Чимкенте было тогда очень сложно. Так вот уже 29 лет живу в Москве, привык в принципе. Но половину времени я все равно провожу в Казахстане, постоянно приезжал к родителям в Чимкент, сейчас там у меня одна мама осталась, ей 84 года, езжу к ней постоянно.
Теперь город называется Шымкент, он, конечно, изменился, уже не тот, что был в моем детстве. Но я люблю его по-прежнему. Да и к Казахстану у меня всегда остаются особые теплые чувства. Если б была возможность, я бы сохранял два гражданства. Ведь меня так и называют российско-казахстанским режиссером.
– А снимать еще будете в Казахстане?
– Да, конечно, сейчас работаю над одним из проектов. Он будет связан с Казахстаном.
– И снова – о «Тюльпане». В вашем фильме все персонажи настолько реальные, актеры не играют, а живут на экране. Дети ведут себя, как в жизни, как в семьях, где их любят: малыш носится по юрте, задирает брата, дочка беспрестанно поет, так что и музыка не понадобилась к фильму.
– Я всегда исхожу от актера, я не заставляю их играть, они должны жить жизнью героя. Мы уезжали за месяц до съемок в степь, в 500-х км от ближайшего села, и жили как чабаны. Самал готовила обеды, взбивала масло, сушила курт, заботилась о детях, хотя самой еще было 18 лет.
Ондасын Бесикбасов, сыгравший отца семьи, оперный певец, освоил дело чабана и пас скот. Асхат Кучинчиреков был совсем молодой актер, наивный и чудной парень. Мне очень важно было использовать его непосредственность и искренность. Он на самом деле принимал роды у овцы, хотя никогда не делал этого раньше. Нам повезло и с детьми, они и вправду делали все, что хотели, мы им не навязывали ничего.
– Сергей, вы знаете, что режиссеры бывают разные – типа Тарковского, который снимал, как на Голгофу восходил, а есть такие, которые думают поснимать ради денег, а потом уж начнут делать настоящее кино…
– Ну, это ошибка – думать, вот сейчас поснимаю ерунду, а потом начну делать классное кино. Не начнут. Я знал таких, кто соблазнялся на быстрые деньги, надеясь вернуться в большое кино, но так и пропадали.
Я знаю это точно, поэтому никогда не занимаюсь никакой халтурой, даже если тяжело с финансами, я стараюсь до последнего держаться. Потому что, как только ты свернешь в сторону, у тебя внутренняя планка немедленно снижается, падает. А потом подняться очень трудно, ты перерождаешься внутри.
– А если вам встретится волшебник и исполнит три желания, что попросите?
– Чтобы не было войны. Второе, чтоб Казахстан спокойно развивался, чтоб ему не мешали расти, эволюционировать, как ребенку для роста нужно время и хорошее окружение. Ну, и, конечно, чтоб я мог снимать фильмы. Я без этого не могу, у меня так заточена моя психофизика...
Огулбиби АМАННИЯЗОВА, Париж
